Третий (пятая часть)

Почему он кажется мёртвым? Слышатся звуки голосов, чей-то включённый телевизор и скрип отодвигающихся стульев. Они даже не фон. Их будто и не существует вовсе. Бездыханная тишина слышится сильнее и отчётливее. Егор слышал как скрипят камушки, застрявшие в подошвах кроссовок, соприкасаясь с холодным мрамором лестницы. Шаг за шагом, он поднимался наверх. Гнал от себя мысли о некогда висевшей тут покойнице, в прошлом обитавшей в его квартире. Разве только она одна отдала душу в этом загадочном доме? В англоязычных странах, для таких мест существует подходящее прилагательное - “haunted”. Населённый призраками. В русском языке аналоги отсутствуют. Обычно говорят - “нехороший дом”, “плохое место”, “одержимое”. Они не передают смысла так, как это делает английское слово. Населённый призраками. Наводнённый душами стольких умерших. Остатки их душ словно впитались в старые стены, источая мёртвую тишину и аромат смерти. Нет, даже не смерти. Запах склепа, затхлый и какой-то сладковато-кислый. Неприятный, одним словом. Почему тут всегда так темно? Призраки не любят света подобно вампирам?

Егор постучался в квартиру Фёдора Вячеславовича. За дверью послышались торопливые шаги. Щёлкнул замок.

- Добрый вечер, Егор.

- Добрый, - он кивнул. Мысли как-то странно застопорились в голове после размышлений о доме.

- Мариночка рассказа, что у Вас случился обморок. Как себя чувствуете? - сосед поправил очки и отошёл от двери, - как нехорошо с моей стороны. Что разговаривать на пороге? Проходите.

Егор прошёл в комнату и уселся на диван. То самое место, где сидел прошлый раз. Его лицо выглядело осунувшимся и потерянным.

- Вы давно были у врача? - осторожно поинтересовался Фёдор Вячеславович, усевшись в кресло напротив.

- Плохо спал и да, у меня был обморок. Не думаю, что мне нужен врач.

- Выглядите так, будто у Вас кто-то умер, - честно сказал сосед.

Егор устало улыбнулся.

- Всё в порядке. Пришлось выпить много кофе, чтобы хоть как-то пережить этот день.

- Я Вам не советчик, но всё же, здоровье лучше беречь смолоду.

В квартире Фёдора Вячеславовича было тепло и приятно пахло перечной мятой. Чувствовался запах жизни, точнее, ощущалась сама жизнь.

- Я стучался к Вам днём. Вы что-то говорили о доказательствах и мне было бы любопытно взглянуть на них.

- Днём меня можно найти на кладбище. Стараюсь каждый день посещать могилку супруги, - он пояснил, - да, должен извинится. Слишком много эмоций и воспоминаний, что я напрочь забыл о доказательствах. На одном аукционе, Артём, мой старший сын, купил для меня одну замечательную вещь. Подлинник дневника графа Светозарова, лучшего друга Воронова.

- Вы уверены, что подлинник? - глаза Егора раскрылись в удивлении. Чаще всего, таким документам место в музее или частной коллекции.

- Абсолютно, - взгляд старика затвердел, кажется, что его обидели сомнения молодого человека, - я сделал с него несколько копий.

- Могу я Вас просить...

- Конечно. Не держать же мне такой ценный предмет у себя только ради любования.

Фёдор Вячеславович просунул руку под кофейный столик, где покоилось множество свежих книг, журналов и газет. Слегка нагнул голову и шарил там где-то полторы минуты.

- Вот! - он аккуратно положил на стол самодельную книгу.

Она выглядела необычно для глаза молодого человека. Размера А6, совсем небольшая, но не тонкая. Обложкой служил плотный серый картон с наклеенной на нём белой бумажкой с подписью от руки “Дневник Николая Светозарова”. Книга прошита плотными чёрными нитками. Судя по загибу картона, её читали.

- Вернёте, когда прочитаете.

- Большое спасибо.

Егор взял книгу в руку. Обложка ощущалась шершавой.

- Я делал пометки. Возможно, это будет интересно.

- Ещё раз, спасибо.

- Вам нужно взять отпуск на работе. Вы молоды, но нельзя доводить себя до истощения. Я не пугаю, но знаю, что этот дом может сделать с людьми, скажем так, в нестабильном состоянии.

- Со мной всё в порядке. Немного устал, только и всего, - сказал Егор успокаивающим голосом.

На том они и распрощались. Егор пошёл к себе, а старик закрыл за ним дверь. На сердце было не спокойно. Не только из-за внешнего вида молодого человека. В нём изменилось что-то ещё. Это изменение кажется знакомым, вот только Фёдор Вячеславович не мог вспомнить, у кого прежде видел нечто подобное.

Егор перепечатал всё, что успел написать на занятиях и продумать в уме на работе. На это ушло более трёх часов. Невозможно переписать всё чётко по строчкам. Воображение придумывает новые важные детали и обстоятельства. Он закончил ближе к часу ночи. Сосед прав. Стоит отдохнуть. Пропустить несколько пар не составит труда, а вот “недоистальяшка” не станет давать отгулы, и, уж тем более, отпуска без заявления о них за полгода. Егор оставил лампочку под потолком включённой, а шторы задёрнул, оставив приоткрытым окно. По комнате гуляла прохлада летнего вечера. Темновато для чтения. Он задумался передвинуть кровать ближе к окну, но не сейчас и не сегодня.

Орфография русского языка менялась на протяжении всей истории северного государства. Не просто читать старинные тексты, но сложнее понимать. Навсегда пропавшие две буквы из азбуки не представляют особой трудности, если знаешь как их произносить. Не читаемый твёрдый знак. “И десятеричное”, прежде сближающая русский язык с европейскими. Загадочная “фита”, корнями уходящая в греческий язык, и та использовалась не часто. Символ “ять”, вот он-то создаёт проблемы. До реформы 1917-1918 годов несчастным ученикам Российской Империи приходилось заучивать стишок про бедного беса. Белый, бледный, бедный бес.... К несчастью, владелец дневника не спешил пользоваться новыми правилами, зато почерк выглядел вполне разборчиво.

Граф Святозаров оказался педантичным человеком, по крайней мере в деле ведения дневника. Прилежно записывал точное время всех своих занятий, а мысли высказывал в конце дня. Ох, и любили же аристократы поразмышлять о жизни своих несчастных холопов! Слова без действий пусты по своей сути. Несомненно, читать о повседневных заботах было интересно и, конечно же, полезно. В первую очередь для книги, которую собирается написать Егор. Важно не просто проникнутся духом ушедшего времени. Важно понимать как мыслили люди в дореволюционную эпоху. Что же занимало их разум? К сожалению, на эту тему можно лишь гадать и предполагать. Простые смертные не вели дневников, и писать не умели, к тому же. Боже, как любопытно! В какой момент “помазанник божий” перестал быть представителем Господа в головах обычных людей? Может быть, то не было процессом? Нет. Так не бывает. Однажды, чаша терпения переполнилось последней толстой каплей. Ею мог быть и тот самый расстрел мирных подданных, пришедших к царю на поклон. Они шли к своему повелителю, одетые в самые лучшие одежды. Привели с собой детей и стариков. Несли караваи. Готовились пасть на колени. Но вместо государя их встретили пули. Лишь догадка о последней капле терпения. Возвращаясь к дневнику графа нельзя не заметить боязнь революции. До далёкой холодной страны доходили лишь слухи. Судя по записям, приукрашенные, но не далёкие от истины. Как удивительно! Святозарова поражала не жестокость взбунтовавшихся французов. В каждой строчке, наполненной страхом, читался немой вопрос - “КАК ОНИ ПОСМЕЛИ?!”. Разумеется, графа терзали опасения будущего страны. Революции - они как инфекции, распространяются по воздуху (ах, этот проклятый ветер перемен). Он был уверен, что зараза рано или поздно дойдёт до Империи. Если не сейчас, то через лет десять, двадцать, пятьдесят. Ох, сколько страха и неподдельного ужаса в, казалось бы, обыденных фразах. До знати дошло, что монархия, как форма правления, вовсе не вечна. В мире вообще нет ничего вечного. Однажды, всё подходит к своему логическому концу. Егор принялся шустро листать страницы дневника. Надо сосредоточиться на поисках информации о Воронове. Это сейчас важнее философских монологов в собственной голове. Его глаза остановились на пометках, сделанных грифельным карандашом.

Торжественный бал в Петербурге по случаю дня рождения императора. Эх, Павел Петрович! Даже и не подозревал, наверное, что это его последний день рождения! Где-то уже лежит та самая золотая табакерка, так же не подозревающая, что станет орудием убийства. В словах читается напряжение и тревога. До сих пор слагаются легенды о нраве Павла I и его душевном нездоровье. Егор пропускал ненужные подробности в поисках нужной информации, глаза уже привыкли к дореволюционной орфографии. Воронов посетил мероприятие в компании супруги. Святозаров отметил, что между ними нет “душевной близости”. Его беспокоило поведение друга. Граф был бледен и немногословен - “лицо украшала дурная маска скорби”. Это пугало Святозарова, но страх был связан с императором, а не с какими-то иными опасениями. Павел Петрович любил веселиться, а печальное лицо подданного могло вызвать нехорошее внимание - “влекущее за собой последствия”. Егор прочитал пометку соседа, сделанную вверху страницы. Вероятное начало психической болезни Воронова. Судя по дате, “mal lieu” уже был возведён. Легко догадаться, что Фёдор Вячеславович напрямую связал эти события. Кроме того, дальнейшие записи Святозорова подтверждают эту теорию. Чужой, как пишет граф. Его “добрый друг” стал чужим для него. Святозаров вспоминает весёлые дни совместной юности. Они вместе учились в гимназии. Граф неспроста вспомнил прошлое. На какое-то время, Воронов также менялся в поведении. То было связанно с “глубокой болезнью” сестры. По словам Святозарова, друг пришёл в себя лишь спустя семьдесят дней со дня похорон. Понятно, почему сосед не упомянул сестру Воронова, и вообще не касался этого куска жизни графа. Это не связано с домом. Егор впервые проникся недоверием к словам Фёдора Вячеславовича. Душевная болезнь Воронова могла начаться раньше, точнее, была спровоцирована болезнью сестры. Дом лишь усугубил состояние. Болота. Кому могло взбрести в голову построить жилое здание среди трясин? Про Петра Великого вспоминать не стоит, им руководила идея стратегической важности положения “порта в Европу”. Интересно другое, что побудило Воронова построить “mal lieu”? Может быть, ответ на вопрос и был у Святозарова, но точно не в этом дневнике. Дом возвели раньше. Как распутать клубок, когда нитки в нём не только запутаны, но и склеены.

Он посещал его! Святозаров был в доме! К удивлению Егора, граф не отозвался о нём отрицательно. Молодой человек ожидал прочитать совсем другую информацию. Возле этих записей отсутствуют какие-либо пометки. Святозаров описывает дом скромным снаружи, но роскошным внутри. Его поселили в гостевой комнате на втором этаже. Графу понравилось распивать чай, глядя на болотные пустоши. “Притягательная мрачность” - как он выразился. В те дни ярко светило солнце, здорово подсушив топи. Аристократы выбрались на полуденную прогулку. Похоже, что и самого Святозарова распирало любопытство. Воронов ответил, что выбрал место “по наитию”. Глухое и уединённое, лишённое всякого шума, кроме звуков матушки-природы. Он не стал подробнее расспрашивать друга, дальнейшее описание разговора сводилось к обсуждению внешней политики. Франция вызывала беспокойство. Егор лишь пробежал глазами этот фрагмент рукописного текста. Далее следовала запись, сделанная в три часа утра. Она выглядела неуместной, как вырванный кусок из чего-то большего. Почерк, прежде ровный и аккуратный, казался иным, словно написанным другим человеком. Буквы стали мельче и клонились в правую сторону. Напротив сделана пометка - “влияние дома, после пребывания в нём более суток”. Егор принял сидячую позу. Глазам неприятно не хватало света, пускай и искусственного. Святозаров проснулся среди ночи. За окном громко и низко бурчали жабы. Он слышал шум шагов, раздающихся над головой. Будто кто-то метался в муках и громил крышу. Первым предположением графа оказались обычные птицы. Коршуны и им подобные, достаточно тяжёлые, чтобы создавать шум, отдающийся эхом по потолку. Святозарову пришло на ум поглядеть, что происходит снаружи. Спускаясь вниз, по мраморной лестнице, он был удивлён отсутствием реакции других обитателей дома. Казалось, что в ночной тишине никто не слышит шум метания, кроме него. Снаружи стоял жуткий холод, не свойственный теплым летним ночам. Над болотами клубился плотный белёсый туман. Жабье кваканье звучало тревожно. У графа создавалось ощущение, словно они окружили дома. Он держал в руках подсвечник из трёх свечей. Темнота пожирала свет, оставляя вокруг гостя лишь слабое свечение, не дающее о что-либо споткнуться или натолкнуться. Кто-то забыл лопату на заднем дворе. Покрытая чернотой грязи, на черенке уселась жаба, подобно канарейке на тоненькой жёрдочке. Толстая и тёмно-зелёная, она выглядела спящей или замёрзшей. Граф осторожно поднёс к ней подсвечник. Она открыла глаза в ощущении приятного тепла и протяжно квакнула. Мужчина поднял голову вверх, пытаясь разглядеть чьё-то присутствие на крыше, но безуспешно. Надо отойти от дома на достаточное расстояние, чтобы смочь разглядеть хоть что-то. Судя по всему, Святозаров не имел особенного желания уходить далеко от дома. Он вернулся в здание. Топот отчётливо слышался и стал тяжелее. Начала раскачиваться огромная люстра, опасно свисая над лестничным пролётом. Изначально, Егору показалось, что граф напуган, но последние строчки опровергли его впечатления. Святозаров вовсе не был напуган, он был взбудоражен и возбуждён - “Прежде не видел ничего подобного”. В утренней записи следующего дня говорится, что Воронов развеял мистические подозрения своего гостя, - “Mon ami, это всего лишь птицы”.

Стрелки часов, стоящих в холле убежали далеко за полночь. Егор положил дневник на прикроватную тумбочку. Выключил свет и улёгся в остывающую постель. Лёгкий ветер раздувал штору. С улицы донёсся запах тины. Послышались шаги, звучащие с потолка. Он утешал себя. Это галлюцинации, как и в прошлый раз. Наслушался, а теперь ещё и начитался. Чёртово живое писательское воображение, рождающее не только приятные душе литературные творения, но и чудовищ, скрывающихся в испуганных уголках сознания. Одинокая лампочка начала раскачиваться, создавая неприятный скрипящий звук. Егор закрыл глаза. БОЖЕ, КАК ТУТ МОЖНО ЖИТЬ ГОДАМИ? Месяца ещё не прошло, как крыша начала ходить ходуном ничуть не менее активно, чем эта чёртова лампочка под потолком! Короткий стук в дверь. Ему не хотелось вставать с кровати. Егор боялся встать с неё.
(продолжение следует)