Третий (девятая часть)

Воронов усмехнулся. Егор понял, что одной ночи не хватит для выяснения истины.

- Я хочу, чтобы Вы помогли упокоиться и моей сестре. Это вторая часть просьбы, она же последняя, но самая сложная.

Ладненько! Два мешка с костями! Час от часу не легче! Егор кивнул.

Призрак немного помолчал, словно собирался с мыслями.

- Мне шёл девятый год. Это случилось в великолепном Петербурге. Моя мать была на сносях и беспокоилась не на шутку. Казалось, она предчувствует что-то страшное. Мы ехали в экипаже, мой отец приказал кучеру гнать скорее. Невежливо опаздывать на визит. Я помню ощущение удара. Послышался крик. Мать наклонилась вперёд, слегка ушибив голову. Она была хорошей женщиной, обеими руками защитила не рождённого ребёнка. Я остался внутри, с матерью, а отец вышел на дорогу. Лошади затоптали шестилетнюю горожанку. К моему счастью, глаза не видели этого. После подобных увечий любой человек будет выглядеть омерзительно. По словам кучера, девочка бросилась на дорогу умышленно. Затем прибежала её мать. Какой у неё был голос, mon ami! Им можно либо гонять бесов или торговать на рынке! Женщина не кричала, а вопила. Отец сказал ей убрать тело, потому что оно мешает проезду. Женщина ничего не ответила и подошла к дверце экипажа. Какая дерзость по тем временам. Она посмотрела на нас. Её внимание привлекло положение моей матери. Женщина подняла палец на нас и сказала, что ребёнок в утробе родится проклятым до скончания времени. Мы были поражены не только словами, но и наглостью. Отец оттолкнул её и приказал убираться. Кучер оттащил тело и мы поехали дальше. К чему, спросите Вы, я рассказал этот далёкий эпизод моей жизни? С него начались наши мытарства. Катенька родилась в срок, мы уже и забыли о том инциденте. Она росла обычной дворянской девочкой, интересующейся исключительно женскими увлечениями. Пока ей не исполнилось шесть лет. Врачи сходились во мнении, Катенька больна падучей болезнью. Мать писала мне длинные письма, описывая все события в имении. Катенька говорила во сне и наяву с кем-то незримым. Бродила по крыше и гуляла под полной луной. Её не могли удержать замки, забитые досками окна и цепи на дверях. Когда я приехал на каникулах, не смог узнать родовое гнездо. Он выглядел иным, мрачным и тёмным. Лица слуг были серыми, и сами они ходили сгорбленными как престарелые люди. Мать выглядела бледной и больной. Вся обстановка вокруг казалась тёмной и затхлой. Будто склеп, а не родное имение. Я заговорил с матерью о недуге Катеньки. Она была напугана и сказала, что уже три месяца не видела дочь. Не может на неё смотреть. Не может видеть как она страдает. Я многого не понимал, потому как с начала болезни Катеньки находился вне дома, обучаясь в гимназии. Я попросил разрешения навестить сестру. Мать не хотела, чтобы я заглядывал в её комнату. Помню как крепко сжала мою руку и взглядом умоляла не идти туда, но всё же ответила согласием. Я ничего не понимал в ту пору. Передо мной открыли двери и я вошёл. Запах чуть не сбил меня с ног. Ни зги не видно, но у меня была одинокая свеча. Пол был покрыт чем-то липким. Стены изодраны в клочья. Повсюду в беспорядке валялась одежда, бумаги и книги. Мебель была перевёрнута с ног на голову, лишь постель осталась на прежнем месте, но была пустой. Я искал Катеньку, но не мог найти. Помню как позвал её и увидел как тощая маленькая ручонка вытягивается из под кровати. В следующую секунду, я увидел Катеньку перед собой. Она была как покойница в заляпанной ночной рубашке. Я не находил слов, когда сестра подошла ко мне. Нагнулся, чтобы рассмотреть её лучше, принимая видимое за игру воображения. Она задула свечу, когда та оказалась слишком близко к ней. Я услышал топот вокруг себя и бежал. За мной закрыли двери. Мою мать пугала не болезнь. Катенька пугала мою мать.

Призрак закрыл рукой глаза, упершись локтем на стол.

- Одержимая, - прошептал Егор.

Воронов кивнул.

- Ей становилось хуже день ото дня, - он продолжил рассказ, - мне было сложно уезжать из дома, но и находиться в нём не мог. Вы и сами понимаете как ужасно просыпаться по ночам от шума. Знать, что родная кровиночка страдает от неведомой болезни. Я уехал под давлением отца. Прошло несколько месяцев. Затем пришло письмо от матери, где она сообщила о смерти Катеньки. Я не находил себе места. Жизнь стала возвращаться в привычное русло. Время шло. Отец ушёл быстро, от сердечной болезни. Мать мучилась несколько недель. Я был рядом с ней в последние дни. Она раскрыла мне правду перед своей смертью. Одной ночью, Катенька как-то смогла выбраться из своей комнаты и набросилась на неё с ножом для писем. Отец проснулся и смог оттащить Катеньку. Она рычала и кусалась как дикий зверь. Сбежались слуги. Я могу только предполагать, отцу всё надоело. Он приказал найти врача, вырыть могилу и найти гроб. Катеньку закопали заживо. Никто ничего не сказал, отец подкупил всех причастных. Мать призналась, что не может жить с этим. Ей снится Катенька, как она, такая маленькая, скребётся ногтями о гроб. Я похоронил мать. Шли года, я женился на Мари-Мадлен и начал строительство этого дома....

- Почему на болотах? - Егор прервал рассказ приведения.

- Пожалуйста, не прерывайте меня более, - он нахмурился, но ответил, - в те года любил охотиться на гуся.

- Что? Гуси? Гуси, мать их! - воскликнула мысль в голове Егора, - и никакой тебе мистики и магических целей! Дом для охоты на гусей! Га-га-га!

- Продолжу, с Вашего позволения. Мари-Мадлен терпеть не могла имение, зато любила Петербург, потому я редко бывал на могилах родных. Однажды, я нашёл в себе силы придти на кладбище. Я боялся, признаюсь Вам честно. Мне стыдно за этот страх. Посетил предков, а затем и родителей. Могила сестры находилась на значительном расстоянии. Меня охватывал ужас, когда я вспоминал, что Катеньку похоронили живой. Наконец, я пошёл к её могиле. Что-то заставило прикоснутся рукой к земле, будто бы я мог услышать томится ли она, или уже отмучилась. Что бы Вы думали? Я почувствовал дрожь земли. Она не могла быть живой столько лет. Разум отшибло, я побежал за лопатой. Не мог же я доверить кому-то постороннему могилу Катеньки. За года земля хорошо уплотнилась, я возился почти до заката. Чем ближе к гробу, тем сильнее слышался и ощущался стук. Я остановился, когда лопата наткнулась на крышку гроба. Остальную землю расшвыривал руками, боялся повредить сестре. Я совсем не думал в тот день, только знал, что Катенька ещё жива. Еле открыл крышку. Она была там. Живая и исхудавшая. Скелет, обтянутый кожей. Глаза были белыми как у утопленника. Она зажмурилась и закрыла лицо, слишком много света. Я что-то говорил ей, кричал. Катенька только мычала. Она заговорила со мной только после заката. Спрашивала, почему? Я не знал к чему относится это “почему” и думал, что делать дальше. Катеньку надо было увозить с кладбища. Она сама придумала решение - сказала спрятать её в чемодан. Я отказывался, кто в своём уме будет увозить сестру, запертую в чемодане? Она уверяла меня, что всё будет в порядке. И я поверил, ведь передо мной была моя напуганная младшая сестра, сильно исхудавшая и нуждающаяся в помощи. Мне показалась, что она полностью здорова, говоря про её душу. Не мычала и не рычала, а говорила как здоровый человек. Я не мог везти Катеньку в имение, поэтому решил поехать в свой охотничий дом. Это была только наша тайна, мне не с кем советоваться. Мари-Мадлен глубоко верующая женщина вне зависимости от исповедуемой религии. Мне сложно себе представить как она могла бы отреагировать на Катеньку.

Воронов замолчал.

- Правдива история про священника и икону? - Егор осторожно задал вопрос.

- Конечно же нет, - призрак покачал головой, - дом не был освещён по православному обряду. Моя семья никогда не приезжала.

- Это всё выдумка? Ваша жена никогда не называла дом “mal lieu”?

- Не совсем. Я окрестил его таким именем с тех самых дней, когда дом стал приобретать черты проклятого места, подобно моему имению.

- Я ожидал сложностей в понимании Вас, точнее речи. Вы вполне себе сошли бы за современного человека, по крайней мере касаемо использования языка.

- Ох, garcon. Я не глух или не слеп. Приведения никогда не спят. Из развлечений только и остаётся наблюдение за живыми.

- С кем поведёшься, от того и наберёшься, - подумал Егор.

- Я продолжу, надо успеть до рассвета, - Воронов бросил короткий взгляд на зашторенное окно, будто смог увидеть светлеющее небо, - путь выдался долгим и продлился несколько дней. Я не мог есть и спать. Смотрел на чемодан. Боялся, что Катеньке страшно, как и всё время, что она провела под землёй...

- Она же не могла остаться живой, находясь под землёй годами, - размышлял Егор, но не пытался прервать рассказ приведения.

- Я нашёл для неё подходящее место в доме. Такое, где Катеньку никто не побеспокоит, она точно будет чувствовать себя комфортно. Я собственноручно отнёс чемодан на чердак, - Воронов заметил удивление в глазах собеседника, куда большее, чем при словах о выжившей под землёй сестре, - Вы не ослышались. В этом доме есть чердак, лишённый окон и имеющей потайную дверь с винтовой лестницей наверх. Это была моя причуда. Мне хотелось удивлять гостей таким интересным способом. Я планировал сделать из чердака игорное место с хорошей выпивкой и изоляцией от внешнего мира. Место, где никто не мог был услышать наших разговоров. Не простых, конечно, за которые могло бы грозить суровое наказание. Катеньке понравилось на чердаке. Она сказала, что я единственный человек, на кого она может рассчитывать. Родители предали и считали чудовищем. Бог мой! Я и сам считаю её чудовищем, но не в тот момент. Какое это было счастье! Она живая. Дышит и двигается, говорит как полностью здоровый человек. Я не знал насколько большую ошибку совершил, откопав Катеньку из под земли. В доме должно было присутствовать много слуг, которые могли бы приглядывать за ней в моё отсутствие. Главным требованием была способность хранить тайны и секреты. Катенька убила первого человека спустя месяц. Я всё понимаю сейчас, но тогда... мне хотелось верить в её невиновность. Матвей. Катенька напугала его до смерти! Слуги клялись и божились, я не верил. Какой глупец!

Воронов закрыл глаза рукой и покачал головой.

- Столько людей умерло, а я продолжал верить Катеньке. У неё такое личико и глаза, невозможно усомниться в её словах. Я приводил врачей, они оказались бессильны. Как один, говорили, место Катеньки - дом умалишённых. Тем временем, дом менялся на глазах. Красивый снаружи, но прогнивший внутри. Алёна, моя кухарка, работавшая в доме, невольно подала интересную идею. По чистейшей случайности, я услышал разговор прислуги. Позвать священника. Вы спросите, почему эта идея не посетила меня раньше? У меня нет ответа. Я обратился в епархию, уплатив им приличную сумму за сохранение тайны. Изгнание беса должно было состояться в купальскую ночь. Я отпустил слуг, а сам должен был ожидать окончание ритуала в гостиной, чтобы не мешать процессу. Отец Илия предупредил, бес легко обманывает родственников несчастной души и будет пытаться любыми способами помешать ритуалу. Она была готова. Она знала, что я задумал. Я увидел это в глазах Катеньки, они будто бы говорили - как ты мог?

За окном начало светать. Призрак становился более прозрачным с каждой минутой.

- Я ждал, хоть терпеть не было мочи. Весь дом трещал по швам и ходил ходуном. Я молился и плакал как дитя. Слышал крики Катеньки и голос отца Илии. Надо мной начала шататься французская люстра. Подняв голову, я увидел как потолок плывёт волнами, будто это вода, а не плотный материал. Голос Катеньки умолк. Я слышал рёв, нечеловеческий и безумный. За окном разошлась непогода. Поднялся сильный ветер, приносивший с болот дурной запах. Хлынул дождь, похожий на ветхозаветный ливень. Квакали чёртовы жабы. Пронзительно вопили вороны. Воздух в гостиной наполнился запахом болотной тины. Я бросился закрывать окно, что единственно оставалось открытым. На подоконнику уже резвились толстые жабы с телами, испещрёнными бородавками. Я столкнул их и закрыл окно. Легче не стало. Показалось, наступил апокалипсис, тысячи раз воспетый в церковных текстах, и сказанный устами священнослужителей. Часы в холле пробили три часа ночи и последовала тишина. Я ждал услышать хоть что-то, шаги или шум мебели. Ничего. Наступил рассвет. Я решился подняться наверх, прекрасно понимая, что Катенька сгубила и его, а я - следующий. На чердаке, как и всегда, гуляла тьма. У меня была керосиновая лампа, что я поставил на пол, вблизи лестницы. Катенька лежала на кровати и молчала, не понятно, живая или мёртвая. Я позвал отца Илию, он не ответил. Смотрел по углам, никого. Затем услышал как она смеётся. Страшный нечеловеческий смех. Я спросил Катеньку про отца Илию. Она не ответила, решив показать. Худенькая ручка моей сестры поднялась вверх, костлявый палец с длинным ногтем указал на потолок. Боже! Ужасы войны меркнут в сравнении с тем, что могут творить исчадия ада! Отец Илия висел под потолком с распростёртыми руками, подобно миллионам изображений Иисуса. Богохульство. Из пустых глазниц священника хлынула чёрная кровь. Открылся рот, из которого посыпались черви и пауки. Катенька приказала мне забрать его. Я так и сделал, благодаря Бога, что она не решилась лишить и меня жизни каким-нибудь ужасающим образом.

Рассвет. Под глазами Егора лиловым цветом налились полумесяцы. Призрак графа Воронова почти растаял. Голос превратился в слабое эхо.
(продолжение следует)